Морган Ламберт

[Pyatak]

Морган Ламберт, ветеран вьетнамской войны, прошедший службу в печально известной 23 пехотной дивизии "Америкал", в составе роты С (Чарли), 1 батальона 20-го пехотного полка 11-й лёгкой пехотной бригады. 26 марта 1968-го участвовал в операции, в деревне Милай ( деревенская община Сонгми), переросшей в резню мирного населения.


На тот момент я был обычным рядовым солдатом, у меня ещё молоко на губах не обсохло, мне только-только исполнилось 18, как зелёная машина забрала меня в Нам. Моим родителям наркоманам было абсолютно плевать, что меня могут привезти по частям, как конструктор Лего аккуратно сложенный в коробочке. Моя жизнь стоила даже дешевле гребаного конструктора, но я не сильно расстроился, ведь это была моя плата за свободу. В тренировочном лагере нам много говорили о свободе и о том, что мы доблестные солдаты призванные самим Господом защищать от злых коммунистов весь земной шар. В общем мы освободим вас даже, если вы этого не хотите. Запомни Чарли, я убью всю твою семью и подарю твоей дочери сникерс в благодарность за прекрасный гэнгбэнг. По телеку скажут, что я настоящий герой, прямо, как Капитан Америка. Но на самом деле у нас прав не было никаких. Мы были свежим мясом присланным на убой, едва научившись отличать спусковой крючок от курка. В первую свою вылазку, когда зашевелился куст я шмальнул в него, чем разозлил местных лайферов, - "Надеюсь ты убил его, аха-ха-ха!", - сказал рядовой первого класса Барри Эванс, разрядив накалившуюся обстановку. Он единственный кто не смотрел на меня, как на говно и помогал мне освоиться. Со временем он стал для кем-то вроде старшего брата; мы вместе злили местных крыс, затем жрали их, когда у нас кончился сухпай, делили одну деревенскую шлюху на двоих, курили траву и обдалбывались метом, прежде, чем вступить в бой. Но однажды Барри Эванс наступил на ловушку, панджи, устроенную партизанами истек кровью от того что ветки бамбука измазанные дерьмом нанесли рваные раны на ноге и машонке.

Перед нами встала задача зачистить штаб и некоторые подразделения 48-го батальона НФОЮВ располагающиеся в деревенской общине Сонгми, после которой наши имена внесут в список самых конченых и отъявленных ублюдков. Мирного населения там нет, говорили они, поэтому церемониться там было не с кем. Мы шли мстить по завету капитана Эрнеста Медины, на поминальной службе он поклялся отомстить за уважаемого многими штаб-сержанта Джорджа Кокса. Мы шли мстить за своих друзей и когда я зашел в ту деревню, и закидывал гранаты в окна хижин, перед моими глазами стоял образ рядового 1 класса, Барри Эванса, я помню, он скулил как собака, причитал и мечтал вернуться героем! Я не щадил никого и в тот день я чувствовал себя по-настоящему свободным, с удовольствием исполняя приказы лейтенанта Келли, который скажет в 2009-м году: " Я сочувствую всем, кто пострадал в деревне Милаи, и прошу извинения у всех вьетнамцев за эту трагедию. За то, что сделали американские солдаты. Если Вы спросите, почему я не защитил их, мне придётся ответить, что я был лейтенантом, и осознаю, что глупо выполнял приказ офицеров высшего командования"

Я помню плачь и крики детей, которых я убил, дочь, убитой мною старухи, которую я изнасиловал и запах горящих хижин, и взрывы гранат. Формально нам все сошло с рук, я не испытывал чувства вины, вернее я так считал. Я просто подавил все человеческие эмоции и жил обычной жизнью после, когда вернулся из Вьетнама. Женился и с женою жили мы хорошо, я даже не вспоминал об этом, пока у нас не родилась дочь. Когда она плачет воспоминания врезаются в мою память, подобно хроникам пленочной киноленты. Я стал напиваться, мог неделями быть в запое, а когда выходил из этого состояния, пропадал на работе. К слову, я работал в строительной фирме рабочим, там же я и нажирался со своими новыми друзьями. Дочь со мной не общается, не может простить за то, что я однажды в пьяном угаре чуть не зарезал её маму ножом. Мы развелись. Я стал принимать наркотики, начал с марихуаны, а закончил метамфетамином, который когда-то я уже принимал во Вьетнаме. Я звонил жене и угрожал, преследовал и ходил по пятам, стрелял по ее дому из ружья и чуть было не пристрелил ее ухажёра-тракториста, Билли. Он был другом моего детства, я помогал ему чинить его ржавый трактор, думал он будет пахать поле, к он ещё взял и припахал мою жену.
Однажды люди меня нашли на земле, где я лежал раскисший, словно коровье дерьмо, меня всего трясло от эпилептического припадка, я чуть не сдох от передоза. Местные службы помощи ветеранам и медицинские организации отправили меня на лечение и я вынужден был посещать психоаналитика, иначе я оказался бы в тюрьме.
В целом, я не понимал зачем мне нужны эти задушевные разговоры и уж точно не собирался открывать душу тому зануде в круглых очочках, который даже не служил в армии. Что этот маменькин сынок может понимать об этом и тем более что-то знать обо мне? Он не скитался со мной в джунглях и не болел малярией, не знает ни вкуса, ни запаха липкой крови, не пытался запихнуть кишки обратно в живот своего боевого товарища и вообще жил всегда в комфорте и безопасности, когда мы закидывали гранатами "крысиные норы" в поисках партизанов и варили суп из крыс, а потом мучались от отравления и пробирал понос. И теперь Я, ветеран Вьетнама, супермэн этой гребаной страны, должен доказывать какому-то ублюдку, что я нормальный, черт его возьми этого сукиного сына!
Но я недооценивал доктора Филлипса по достоинству, в нашей терапии были и ошибки, порой я вовсе переставал к нему ходить и все же почему-то возвращался снова. Наверное мне было приятно осознавать, что кто-то искренне пытается помочь. Мы были подопытными кроликами в отличие отсовременных солдат, что получают нормальную профессиональную помощь военных психотерапевтов, а мы же были первопроходцы во всем. Я стал писать этот чертов дневник чувств, да и вообще записывать свои мысли. Мне было трудно заглянуть внутрь себя и увидеть себя настоящего. Самое сложное, пожалуй, это простить, вообще всех, а себя ещё сложнее. Я должен был простить тех гуков, что сделали ту ловушку для моего друга Барри Эванса, простить своих родителей наркоманов и конченых отморозков, простить свою жену за то, что ушла от меня к моему другу детства и за то, что настроила дочь против меня, самое сложное это простить самого себя. Так сложилось, но я не снимаю с себя ответственность за содеянное когда-то. Только сейчас я осознал к 47-ти годам, что могу решать и выбирать, как мне жить и к чему стремиться, а не выполнять приказ чокнутых гангхо, которые ценили выполнение задания выше, чем жизни подчиненных.

Я смог вернуться к нормальной жизни, стал работать на себя плотником и разнорабочим, брал заказы и мое дело пошло в гору. Я люблю охоту, но легально ружье мне было никак не приобрести, поэтому я купил его, оформив на подставное лицо. Все шло отлично, если бы не умерла моя бабушка, Дженни Ламберт. Катафалк увез ее на кладбище и она была похоронена вместе с моими родителями. Только письма этой доброй старухи согревали меня в проливной дождь, который длился целых 4 месяца в гребаных джунглях. Порой стою у её могилы и совершенно не понимаю как, для чего и зачем мне дальше жить? Я остался совершенно один в чужом мире к которому я так и не привык...